М.Л.Плахова
Б.В.Алексеев

К островам индийского океана

Книга заслуженных художников РСФСР М. Плаховой и Б. Алексеева рассказывает об их участии в экспедиции, организованной Академией наук СССР на научно-исследовательском судне «Академик Курчатов» от Калининграда вокруг Европы в Индийский океан (1983 г.). Авторы посетили Сейшельские острова, Мадагаскар, Маврикий, Африку и необитаемые острова в океане, в том числе Альдабру, Фаркуар, Визард групны Коемоледо. Новая книга, по существу, является продолжением предыдущей — «Океания далекая и близкая», вышедшей в 1981 г. Книга снабжена многочисленными иллюстрациями авторов.

Едем в Кению. Как рисовать волну, или О небесных конях. Оёщееудовая тревога

7 мая от агентства получено наконец сообщение: Кур­чатову разрешен заход в Кению, в порт Момбасу. Научные работы завершены, корабль берет курс на Африку.

Труднопостижима природа цвета океана. Насыщенно-синий, плотный, переходящий в густо-лиловый, когда нет дымки.

Небо диктует краски, но и водный массив подсве­чивает небеса, тому подтверждением — облака над океа­ном, окутанные отраженным водою светом. На суше не бывает подобной освещенности снизу: сиренево-золо-тистые, нежно-розовые кромки воздушных ярусов — не что иное, как зеркально отброшенный, возвращенный океаном свет.

Иногда трудно понять, что именно заставляет водную поверхность принимать самые невероятные оттенки — от открытого светло-фиолетового кобальта до багрово-малино­вых переливов — при отсутствии видимых глазу подобных красок в небе. Контраст или гармония, битва цветов или их сплав.

Работая, становишься эхом, ничего не усложняя; чем проще, искреннее подход к увиденному, тем сильнее эф­фект. Цвет действует тем сильнее, чем он проще,— писал Матисс.

А форма? Маринисты любят повторять, что трудно писать и рисовать волны. Это действительно так: не фик­сируясь даже на мгновение, возникают они из хаоса и в хаосе исчезают вновь.

Находясь на корабле, перемещаешься сам, наблюдая их каждый раз из другой точки, под иным углом, при иной освещенности, в разных комбинациях с другими. Океан не любит позировать, особенно штормовой, кипящиий. Фотография? Кинопленка? Кто с конем, тот с крылом,— гласит туркменская пословица. Новички на ипподроме, мы были единствен­ными профанами среди заполнивших трибуны зрителей, не зная даже, что нет скачек для лошадей, а есть скачки для кобыл и скачки для жеребцов и что туркмены участвуют в скачках на жеребцах, арабы же — на кобылах.

— Ахалтекинец — это такой конь,— просвещали нас болельщики.— Он с места может скорость восемьдесят километров развить. Как машина! — говорили молодые.

Пожилой же туркмен, с темными морщинами, в мох­натом головном уборе, тельпеке, осуждающе добавил:

— Не слушай его, что говорит... Ерунду говорит. Конь человеку никогда автомашиной не был, конь другом был человеку.

Распластавшись, не касаясь земли, неслись, оседлав ветер, небесные кони... Но что значили сами скачки по сравнению с их завершением! С трибун через ограждения устремились на трек дети — все, что были на ипподроме. Поднимаясь на цыпочки, обнимали потные конские шеи, целовали точеные, прекрасные головы. Обвешанные гроздьями ребятишек, скакуны осторожно переступали тонкими ногами.

Малость поотстав, наперегонки с мальчишками, путаясь в длинных халатах, бежали почтенные яшули: высокий белобородый старик уже набросил на конский круп ко­вер — дар победителю.

Несколько дней спустя в кабинете директора конезавода просматривали мы альбом и фотографии. Вместо грациоз­ных, не ведающих закона земного притяжения участников скачек, сказочных, сошедших с настенных фресок красав­цев мчалось нечто, с огромной, в кадр, головой и узлова­тыми бабками. Размером побольше конской морды нависало сверху лицо жокея: в случайном ракурсе, в сме­щении щелкнул безразличный объектив.

Именно так отлична живая волна от фотографии, сделанной с нее во время шторма.