Фортепианная игра. Ответы на вопросы о фортепианной игре. Маленькая книжка простых наставлений

  

Фортепианная игра

Ответы на вопросы о фортепианной игре

ФОРТЕПИАНО И ПИАНИСТ

Однако, глубоко постигнув фортепианные произведения этих композиторов, их истинные достоинства, их поэзию, я полагаю, что даже утонченная музыкальная натура может на всю жизнь удовлетвориться фортепиано, несмотря на его ограничения, если, как я сказал выше, артист остается в пределах его границ и властвует над его возможностями. Ибо, в конце концов, фортепиано может многое. Им управляет один и тот же ум, одна и та же личность; его механизм так тонок и в то же время так прост, что звукоизвлечение на нем происходит буквально с той же непосредственностью, как на любом ином струнном инструменте; фортепиано допускает сугубо индивидуальный элемент в туше; оно не требует вспомогательных инструментов (ибо даже при исполнении концерта оркестр не просто сопровождает солиста, а является равным партнером, на что указывает самое название «концерт»); ограничений у него не больше, чем у некоторых других инструментов или у голоса; эти ограничения с лихвой компенсируются обширным богатством его динамики и разнообразием туше.

Принимая во внимание все эти и многие другие достоинства, музыкант, я думаю, может чувствовать себя вполне удовлетворенным тем, что он пианист. Разумеется, сфера его деятельности во многих отношениях уже, чем у дирижера, но, с другой стороны, дирижер лишен многих прекрасных моментов сладостной интимности, дарованных пианисту, когда, забывая весь мир, наедине со своим инструментом, он может общаться с глубочайшей и лучшей сущностью своего «я». Это те священные и бесценные мгновения, которыми он не поменяется ни с каким музыкантом другой специальности.

 

ФОРТЕПИАНО И ПИАНИСТ

Музыканты, так же как и весь остальной род человеческий, небезгрешны. Я полагаю, однако, что в целом погрешности пианистов против законов искусства менее тяжки и встречаются не так часто, как у других музыкантов, — может быть потому, что пианисты обычно более подготовлены в музыкальном отношении, чем певцы и те исполнители на других инструментах, которых публика ставит в один ряд с пианистами. Но хотя грехи последних, может быть, менее многочисленны и серьезны, следует твердо помнить, что и пианисты не святые. Увы, нет. Довольно странно, однако, что их худшие поступки вызваны именно важнейшим достоинством фортепиано — его независимостью, тем, что оно не нуждается во вспомогательных инструментах. Если бы это было не так, если бы пианист принужден был всегда играть совместно с другими музыкантами, то последние могли бы порой расходиться с ним в отношении трактовки, темпа и т. д., и ему пришлось бы считаться с их точкой зрения и желаниями ради равновесия и доброго мира.

Предоставленный же всецело самому себе, как это обычно бывает с пианистом во время его выступлений, он иногда поддается склонности к совсем уже чрезмерной свободе действий, забывая о должном уважении к произведению и его творцу и позволяя своей драгоценной «индивидуальности» сверкать фальшивым и претенциозным блеском. Такой пианист не только оказывается несостоятельным в своей миссии интерпретатора, но и неправильно оценивает возможности инструмента. Он пытается, например, извлечь шесть forte, тогда как фортепиано вообще может дать не больше трех — не принося в жертву благородства и специфического обаяния своего звука.

Резкие контрасты, сильнейшее forte и тончайшее piano — факторы, обусловленные индивидуальными особенностями инструмента, мастерством туше исполнителя и акустическими свойствами зала. Все эти факторы, а также пределы колористических возможностей фортепиано пианист должен иметь в виду, если он не хочет впасть в дилетантизм и шарлатанство. Правильное представление о границах и возможностях подвластной ему области должно быть высшим стремлением всякого властелина— в данном случае, стало быть, всякого властелина в царстве музыки.

Наши друзья
 
 

Москва, Издательский дом Классика-XXI, 2007