М.Л.Плахова
Б.В.Алексеев

К островам индийского океана

Книга заслуженных художников РСФСР М. Плаховой и Б. Алексеева рассказывает об их участии в экспедиции, организованной Академией наук СССР на научно-исследовательском судне «Академик Курчатов» от Калининграда вокруг Европы в Индийский океан (1983 г.). Авторы посетили Сейшельские острова, Мадагаскар, Маврикий, Африку и необитаемые острова в океане, в том числе Альдабру, Фаркуар, Визард групны Коемоледо. Новая книга, по существу, является продолжением предыдущей — «Океания далекая и близкая», вышедшей в 1981 г. Книга снабжена многочисленными иллюстрациями авторов.

Сюрприз по-малагасийски. Уходим с Нуси-Бе

Когда энергия и запал певца идут на убыль, организу­ется общий хор. Гости поют протяжную малагасийскую песню, курчатовцы невпопад и не очень дружно тянут припев. Лалау и Ханта танцуют, выйдя на небольшое сво­бодное пространство между столиками, к ним присоеди­няется нарядная мадам Раулисон в модном вечернем туа­лете, в котором ей неизвестно как удалось добраться на катере.

Но вот беда: на ногах у женщин европейские босонож­ки, именуемые платформами. Толстая, неудобная по­дошва сковывает движения маленьких ног, отнимая у танца природное изящество, лишь руки пластично вспархи­вают над головами.

Долго длятся танцы между привинченными к палубе столами и диванами.

Затихло стрекотание катерка, увозящего гостей. Аромат ветки иланг-иланг по-прежнему властвует в каюте. Держу в руках еще один прощальный подарок — плод дынного дерева — папайи. Ее считают целебной, а сок завязи — обладающим сильным бактерицидным действием. Сижу перекатываю на ладони семечко папайи, похожее на икрин­ку в чехле.

В открытый иллюминатор вливается свежее солонова­тое дыхание океана. Сыплется в воду лунный блеск, по-малагасийски луна — вахини — добрый гость.

И тут спохватываемся: мы так и не знаем имени моего натурщика, мальгаша-певца. Особенно сокрушается Пла-хова: как-никак он посвятил ей песню. Но поздно. Уже пошла вверх якорная цепь.

Не ходить,

опасно для жизни.

Подшипник — не блоха

Курчатов возвращается к Рифту, оставленному на подходе к Нуси-Бе. Снова качает. Пытаюсь писать, но ветер рвет холст, капельки ложатся на палитру, не смеши­ваясь с красками. Корабль сопротивляется, напрягает силы, стремясь под правильным углом стать к волне. За­дыхаясь от усердия, натужно стучат двигатели. Тусклый свет странного, желтовато-лимонного оттенка вырывает острые верхушки волн, не в силах проникнуть в глубокие ложбины. В такую погоду хочется лечь и лежать. Никто лучше Бальзака не сказал о качке: Всем известно дейст­вие морской болезни: необъяснимое расстройство расслаб­ляет все жизненные силы, душа как бы мертвеет, больной становится равнодушен ко всему на свете, мать забывает о ребенке, любовник перестает думать о возлюбленной, самый энергичный человек лежит безжизненным телом. Нет сил даже прихлопнуть громкоголосого нахального комара, что несколько дней сосуществует с нами в каюте. Комары появились и у соседей. Как изловчилось хитрое племя кровососущих проникнуть через задраенный иллю­минатор, остается тайной. утверждает, что кома­ров специально запускает доктор Луговской... в качестве предостережения, чтобы все исправно глотали делагил... И это последние слова, которые мне сегодня дано от него услышать: качка — дело серьезное.

Проходят сутки. С трудом бреду по шаткому коридору и с удивлением слышу: из каюты доносится частый, как удары дятла, стук. , не удосужившись выйти нару­жу, судит о погоде по увиденному в иллюминатор пейзажу: судно сползает в глубокие котловины, но нет белых греб­ней. Жена моя, не обнаружив пенных бурунов, считает, что все в норме, и резво стучит на пишущей машинке. Вот те на!

— Пошла бы на воздух, проветрилась, подышала. А заодно загляни на бак и корму!

Не проходит и пяти минут, как она возвращается, явно удрученная обстановкой, и молча укладывается на койку. Что значит настроиться!

Не ходить! Буксировка. Опасно для жизни,— пре­дупреждает объявление. Корму перегородила растрепан­ная веревка. Влекомый двумя канатами, рыскает позади Рифт.